Пойманный сон. Николай кириллов перевод сновидений Как Тарковский работал на съемочной площадке

Интервью с писательницей и переводчиком Андрея Тарковского Лейлой Александер-Гарретт

Хотя с Лейлой Александер-Гарретт мы знакомы заочно и всего четыре года, кажется, что мы с ней «век знакомы». Тогда, в 2010, я написала рецензию на ее замечательную книгу «Андрей Тарковский: собиратель снов». Лейла была переводчицей великого режиссера на его последней картине «Жертвоприношение», снятой им в Швеции. С того времени и началась наша с ней переписка.

Могу сказать, что корреспондентка моя - совершенно уникальный человек, прозаик и драматург, полиглот, книгочей и эрудит, неутомимая путешественница. Друзей у Лейлы (а имя себе она придумала сама, вернее, ей «подарил» его ее друг) миллион, они живут во всех частях света, причем каждый - творческая личность: это и писательница Людмила Петрушевская, и режиссер Роман Балаян, и Марина Тарковская, сестра режиссера. А сколько среди ее друзей писателей, поэтов, художников и режиссеров - из Лондона, Стокгольма, Осло! Она – связующая нить между ними и русской культурой. Лейла Александер-Гаррет уже давала интервью нашему журналу , но тогда у меня, да и у читателей, осталось к ней много вопросов. Новое интервью отчасти восполнит этот пробел.

Ирина Чайковская: Лейлочка, хотелось бы углубиться в вашу многосложную биографию. Вы родились в Узбекистане, но вы русская, Лейлой (Лайлой) вас назвали много позже, по имени популярной в 1970-е годы песни. Кстати говоря, вы стали себя иначе ощущать, когда из Аллы превратились в Лейлу? Что-то изменилось в вас? Я думаю, что и люди вас начали по-иному воспринимать, все же Лейла – имя специфическое, восточное...

Лейла Александер-Гарретт: Родилась я через 10 лет после войны. Лейлой меня назвал в Питере будущий муж из Швеции, писавший диссертацию о русских и польских предлогах, а также о женских персонажах в романах Достоевского. В начале 1970-х все были без ума от песни Эрика Клэптона “Layla”. Так я превратилась в Лейлу. Правильно было бы произносить Лайла - так меня называл Свен Нюквист – великий шведский оператор, снимавший картину «Жертвоприношение». Как писал Арсений Тарковский: “Но имя к нам так крепко припечатано, / Что силы нет переименовать, / Хоть каждое затерто и захватано. / У нас не зря про имя говорят: / Оно - Ни дать ни взять родимое пятно».

Лейла припечаталось. Есть у меня и тайное тибетское имя – «Ламо Дзедук», которое мне дал Преподобный Калу Пимпоче – духовный учитель Далай Ламы. Это произошло во время посвящения в учение Калачакры (“Колесо Времени”). Согласно Калачакре, все внешние явления взаимосвязаны с самим человеком и его психикой, поэтому, изменяя себя, человек изменяет мир. Учение неимоверно сложное, но один урок я все-таки выучила: никогда никого ни в чем не винить. На ум приходят миллионы людей, во всем винящих своих и чужих правителей. Но все пороки в нас - правители лишь наше сконцентрированное, сфокусированное отражение.

А еще смешная история со шведскими чиновниками в полиции, систематически возвращавшими мне бумаги с требованием написать свое полное имя, т.к. “аlla" на шведском означает “все и вся”. Им казалось, что это некая приставка, как “della” в Пьеро делла Франческа, а к имени Лейла у них претензий не было.

Что касается Востока… мое прошлое несомненно связано с Китаем, а если вспомнить слова Калу Римпоче, с Тибетом… даже такие примеры как занятия йогой: на них мне скучно, хотя они и очень полезны, а занятия тайчи и цигун отрывают меня от земли. Буквально. Душа взмывает. Я бесконечно благодарна, что в мою жизнь вошел Мастер из Китая Сю Минтан, который раз в году, осенью, приезжает в Европу. С разных концов света цигунисты съезжаются на его ретриты. Медитируем по 8 часов в день. Вот где набираешься энергии. В прошлом году мы встречались под Киевом в живописнейшем месте Пуща Водица. В этом году едем в Юрмалу.

Так что к Лейле привыкла, не придаю этому большого значения, хотя стоит поразмыслить.

И. Ч. Если продолжить об имени. Лейли, Лейла на Востоке – героиня эпоса, роковая красавица, взглянув на которую юноша теряет разум, становится безумцем-«меджнуном». Эти чары вам не передались?

Л. А. Какой коварный вопрос! Но он не ко мне, а к “меджнунам”. Хотя все “объяснил” поэт: “Быть женщиной великий шаг, / Сводить с ума геройство.” Я сейчас читаю все, что написано Лу Андреас-Саломе, а также о ней. Эта блистательная женщина слыла музой Ницше (“гениальной русской” окрестил ее влюбленный в нее философ), Рильке, Видекинда и Фрейда. Кстати, в “Охранной грамоте” Борис Пастернак описывает встречу с Лу Саломе и Рильке на вокзале, когда те направлялись к Толстому в Ясную Поляну. Андрей Тарковский говорил, что история трагической любви Лейли и Меджнуна произвела на него сильнейшее впечатление. Андрей был человеком крайностей: если любил, то “без остатка”, если ненавидел, то черной ненавистью, от чего нередко страдал сам.

И. Ч. Как начиналась ваша жизнь до замужества и отъезда? знаю, что вы учились в Питере в Академии художеств. Вы рисовали? Хотели быть искусствоведом?

Что вам тогда нравилось в стране и что не нравилось? Думали об эмиграции?

Л. А. Никогда не помышляла об эмиграции. Тогда Запад казался как планета Марс. Но все написано сверху, я просто умею слышать этот голос. Из Академии, как только я познакомилась со своим шведским мужем (КГБ работало сносно), меня отчислили за “космополитическую внешность и взгляды”. Что касается внешности, это из области черного юмора: белокурая девушка скандинавского типа, как меня охарактеризовал Иосиф Бродский, а взгляды у нас с советскими чиновниками расходились. Правда, с чиновниками всех мастей и разливов взляды у меня часто не совпадают.

Я, конечно, рисовала, но я не художница, меня больше привлекает сама живопись, авторы-художники, история искусства. Лучшими антибиотиками для меня являются посещения выставок древних мастеров. Проверенный опыт: если чувствую, что заболеваю, тащу себя за шкирку в Национальную галерею в Sainsbury Wing, где собраны шедевры 13-16 веков. Дух захватывает - излечиваюсь!

И.Ч. Вы вышли замуж за шведа. На каком языке вы с ним общались? Стокгольм недалеко от Петербурга. Вы могли приезжать в Россию?А хотели? Что вас перво-наперво поразило в Швеции? Интересно там жить? Не скучно?

Л. А. Общались только на русском, он прекрасно владел языком, а потом сначала в Упсале, затем в Стокгольме изучала шведский, который люблю до обожания! Поступила в университет. Часто ездила в Питер и Москву, т. к. муж подрабатывал гидом с туристами, а я с ним. Время было прекрасное! Молодость, друзья, пирушки! Все были живы! Швеция поразила страшной картиной, самое первое незабываемое впечатление: мы приехали в общежитие, где у нас была славная комната с душем и общей, но дружной кухней, вернее, ее обитателями. И вот вижу: лежит на ступеньках человек, и все проходят мимо. Мы приехали вечером. Утром он лежал там же. Оказалось совсем молодой парень умер от передозировки наркотиков. Философ. Я хотела подойти, помочь, как у нас принято, но мне объяснили, что подходить близко без полиции нельзя. Слезы, шок, отчаяние. Многие из моих близких шведских друзей теологов и философов умерли от алкогольной передозировки - умнейшие люди. Есть какая-то слабинка у шведов, в отличие от шведок - они скала! Надежные, выносливые, независимые и вдобавок красивые. Швеция для меня - любимая мачеха. Красоту Стокгольма нельзя описать, нужно ее увидеть, вдохнуть! Ингмар Бергман не раз повторял, что нет лучше места на земле, чем Швеция летом. Мнение Бергмана разделял и Бродский, любивший проводить летние месяцы на островах, а Стокгольмский архипелаг насчитывает около 24 тысяч островов. Есть где разгуляться! Стокгольм is a must!, как говорят англичане.

И. Ч. Вы были переводчиком и помощницей Андрея Тарковского на его последней картине «Жертвоприношение». Когда смотришь на некоторые фотографии, где вы вдвоем с Мастером, особенно на ту, где вы встречаете Рождество (или Новый год?) с бокалом шампанского в руке, кажется, что вы двое влюбленных. Что скажете?

Л. А. Вы абсолютно правы! В Тарковского нельзя не влюбиться! В него влюблена была вся наша команда. До сих пор я встречаю людей - совсем молодых, обоих полов, влюбленных не только в его творчество, но и в него самого. Такая редкостная пассионарная личность! В нем сочеталась несокрушимая мужественность, рыцарство и какая-то детская, нежная доверчивость, утонченность художника, значительность (Андрей несмненно знал, кто он в искусстве!), одновременно простота, доступность, но только с теми, кого он “принимал”. Ему трудно было расщеплять мощь своего таланта, вдохновение, терзания и свою обыденную жизнь; хотя я его видела и скучающим, и грустящим, недоверчивым, даже крайне подозрительным, язвительным, непримиримым.

И.Ч. Андрей Тарковский в некоторых случаях был очень жесток, мог измотать актера, добиваясь нужного исполнения. Говорят, так он изматывал своего любимца, Анатолия Солоницына. Тот, несмотря на это, Тарковского боготворил. А как АТ вел себя со шведскими актерами? Они хорошо к нему относились? За спиной не перешептывались?

Л.А. Перешептывались, еще как! Это же актеры! Злились, что оставлял их без внимания. Им, казалось, что Андрею важней складочка на скатерти или капля на можжевельнике, чем актеры, но они ему доверяли и терпели. Эрланд Юзефсон - главный герой фильма - точно описывает “бесконечное ожидание” актеров в своей восхитительной пьесе “Одна ночь шведского лета”, которую поставили в Таллинне в Русском театре (театр красоты необыкновенной!) ко Дням Тарковского. Опять же, чиновники театра уверяли, что пьеса не продержится и недели - слишком “интеллектуальная”, а ее играли два года, билетов не достать! Я рада, что сыграла в осуществлении этого проекта небольшую роль, посоветовав организатору Элле Аграновской рискнуть и поставить пьесу. Элла поверила и не пожалела. У меня в пьесе тоже роль. Эрланд назвал меня переводчицей Соней. Какие у нас на фильме были чудесные актеры! Огромное им всем спасибо! И тем, кого уже нет в живых, - Эрланду Юзефсону, Аллану Эдвалю, Сьюзан Флитвуд.

И.Ч. Андрей советовался с вами по поводу картины? Музыку, свет, цвета, пейзажи – он все сам подбирал? Был ему нужен советчик?

Л. А. Очень даже, но это нельза назвать “советом”. Когда Андрей выбирал актеров, он поглядывал на свое окружение, как кто реагирует? В выборе Аделаиды - главной героини- Сьюзан Флитвуд из Лондона и Малыша особенно: ходил, морщился, вопросительно смотрел прямо в глаза, словно, спрашивал: что ты думаешь?, кусал ногти. Я подробно описываю его мучения в книге “Андрей Тарковский: собиратель снов”. То же можно сказать о выборе натуры. Он как бы весь, вся его фигура превращались в вопросительный знак. Быть может, он спрашивал себя? Спрашивал и переспрашивал.

И.Ч. Как так получилось, что в сценарии «Жертвоприношения» Тарковский словно провидел свою судьбу? Ведь он узнал о своей смертельной болезни уже после того, как сделал картину…

Л.А. Все верно, хотя сценарий “Ведьмы” - так первоначально назывался фильм “Жертвоприношение”, - написанный еще в Москве задолго до “Ностальгии”, повествовал о человеке неизлечимо больном раком, которого излечивает ведьма. В Швеции Тарковский посчитал, что исцеление одного человека довольно банальная история и сделал стремительный виток вверх. Герой картины Александер спасает мир, человечество от атомной войны, пообещав Богу отказаться от всего, что дорого ему в жизни: от сына, семьи, друзей, дома и “пустых разговоров” - он принимает обет молчания. Когда Андрей узнал, что сам неизлечимо болен, он сказал, что два последних фильма каким-то судьбоносным образом повлияли на его жизнь. Герой “Ностальгии” умирает на чужбине, герой последней картины жертвует собой. Большой художник всегда предвидит, плетет свою судьбу, в русской литературе примеров хоть отбавляй.

И.Ч. Лейлочка, вы живете в Лондоне. Постоянно принимаете русских режиссеров, художников, музыкантов. Принимаете фигурально – сидя в зале, и вполне конкретно – за своим столом.

Знаю, что за вашим столом недавно был Марлен Хуциев. А в театре вы встречались с Дмитрием Крымовым, Андреем Кончаловским... Расскажите о ваших впечатлениях. Как воспринимается русское искусство англичанами?

Л.А. Англичане, как известно, народ сдержанный. Как сказал Чехов: «англичанин произошел от замороженной рыбы». Безусловно, это преувеличение, но восторга они не выказывают, кроме, как на балете. Там кричат: браво! Для меня встреча с такими легендами, как Марлен Хуциев, - незабываемый подарок! Крымова и Кончаловского я встречала только на спектаклях и вечерах в Пушкинском Доме в Лондоне. Оба разные, интересные, но я скажу крамольную вещь, за которую стану, как некогда из-за Тарковского персоной нон грата: Чехова ставят лучше, понимают глубже англичане. На Кончаловском все было мощно, а Чехова не было, а вот в лондонском спектакле “Дядя Ваня” Люси Бейли Антон Павлович стоял в темном углу и умилялся, этого нельзя было не заметить. В восторге были англичане и русские. Хоть и были там огрехи, но чеховская атмосфера схватила за горло с первых минут и держала до конца. Спекатакль был поставлен в маленьком театре, повторялся дважды, а я даже связалась с дирекцией Чеховского фестиваля в Москве, чтобы привезли его, но в Москву везут мастодонтские постановки, а этот, увы, остался не увиденным в России.

И.Ч. В Лондоне существует Пушкинский дом. Не расскажете о нем поподробнее? Почему его так назвали – в пандан с петербургским?

Л.А. Пушкинскому Дому в Лондоне в этом году исполняется 60 лет. Его основали русские эмигранты - семья Кульманов. Я помню его старое местонахождение на Ладбрук Гроув, домашние встречи с чаем. А назвали так… а как еще можно назвать первый литературный дом в Англии? У них Шекспир, у нас Пушкин! Все просто.

И.Ч. Ваши пьесы ставились на Украине, в Киеве. Там у вас много друзей. Что скажете об «украинских событиях»?

Л.А. Друзья остаются друзьями. Я их любила и никакой Майдан не изменит моего отношения, даже, если мы на разных берегах. С некоторыми из друзей держим дистанцию. Пока. Революции любых цветов глубоко чужды мне, чего я не скрывала. Но я принимаю их выбор.

Какое-то всемирное дьявольское наваждение революционной чумы! Но это урок нам всем. Очень страшный урок.

И.Ч. Вы, я знаю, увлечены эзотерикой. Какой у вас прогноз на будущее России и мира? Очень уж страшные дни мы сейчас переживаем.

Л.А. Да, темные тучи ненависти витают над Землей и в наших сердцах. Все происходящее ужасает. Говорят, ошибиться легко, а вот убедить себя в том, что ты ошибся трудно. Все хотят быть правыми. Не лучше ли и за другим признать такое же право? Он - другой, но он такой же, как и ты. Как говорит мой китайский Мастер, нужно хотя бы 5 минут уделить свету: просто сесть, успокоиться и послать мысленно в Космос свет, ведь мы же все источники энергии. Магниты. Без света нам не жить - ни нам, ни нашим детям. Чаще бывать на природе, благодарить ее, что бережет нас. И спокойней дышать… Дыхание, “прана", “чи” - жизнь. Хоть изредка следует об этом вспоминать. И делать свое дело, проживать свою, а не чужую жизнь (это касается России, Украины, Америки и “всяких прочих шведов” - очень любимых!). Тогда будет внутренняя гармония. Но испытаний нам не избежать. Что-то роковое с датами рождения и смерти Лермонтова: его 100-летие не смогли отпраздновать - Первая мировая война 1914 года, дату смерти тоже - 1941 год - война. Давайте доживем и переживем 3 октября, а там… Бог милостив, хотя на Бога надейся, а сам не плошай.

(отрывок из повести «Москва, мы все к тебе придем…»)

…Шура Шиварг познакомил меня с книгами своего знакомого, “забытого классика ХХ века” - Курцио Малапарте - итальянского журналиста, писателя, дипломата и режиссера. Псевдоним Малапарте переводится как “худая доля” в противоположность Бонапарте, чья фамилия означает “хорошая доля”. Малапарте говорил о себе и Наполеоне: “Он кончил плохо, а я кончу хорошо”. Настоящее имя писателя - Курт Эрих Зукерт (отец его был немцем, мать итальянкой, сам же он называл себя тосканцем, даже написал книгу “Проклятые тосканцы”), но в 1925 году, когда ему исполнилось 27 лет, он взял себе псевдоним, перекликающийся с именем Наполеона.

Рекомендацию Шуры я выполнила незамедлительно: придя домой, заказала через Амазон все книги писателя, доступные на английском и французском. Обычно доставка происходила через два-три дня. Здесь же пришлось подождать. Первые книги “Капут” и “Шкура” (запрещенная католической церковью) пришли через неделю, а “Волга рождается в Европе” через месяц. Зато какой сюрприз: первое издание 1951 года с пожелтевшими страницами и с чьим-то американским адресом! “Волга рождается в Европе” должна была выйти в Риме 18 февраля 1943 года, как уточняет сам автор, но сгорела во время авианалета Британских ВВС. Через полгода книгу переиздали, но тут уж немцы постарались: приговорили к сожжению. Вновь книга вышла в свет 1951 году в Америке. Один экземпляр этого тиража я держала в руках.

Шура рассказал, что во время войны Малапарте был корреспондентом на Восточном фронте. Во время Первой мировой войны 16-летним юношей он сбежал из дома и записался на фронт добровольцем. После войны Малапарте получил от Франции высшую награду за храбрость. В одном из боев он был отравлен германскими ядовитыми газами, попал в госпиталь, но вернулся в строй. В Италии Малапарте присоединился к Национальной партии фашистов. Уинстон Черчилль (в 30-х годах поклонник Муссолини) говорил: “Фашизм оказал услугу всему миру… Если бы я был итальянцем, я бы наверняка был полностью с вами…” Позже он пожалеет о сказанном, но слово не воробей, хотя в те дни слово “фашизм” еще не стало синонимом “Гитлер”.

В книге “Техника государственного переворота”, написанной в 1931 году на французском языке, Малапарте подвергнет критике Муссолини и Гитлера. О последнем он напишет в заключительной главе, названной “Женщина: Гитлер” (“Une femme: Hitler”): “Гитлер - лишь карикатура на Муссолини…”; “все приказчики и все кельнеры смахивают на Гитлера…”; “Гитлер, этот полнеющий, заносчивый австриец с маленькими усиками над короткой и тонкой губой, с жесткими недоверчивыми глазами, с неуемным честолюбием и циничными намерениями, как все австрийцы, питает слабость к героям Древнего Рима…”; “Гитлер - это неудавшийся Юлий Цезарь, который не умеет плавать и замешкался на берегу Рубикона, слишком глубокого, чтобы его можно было перейти вброд…” “В Москве один большевик, соратник Троцкого, высказал необычное суждение о Гитлере: “У него все недостатки и все достоинства Керенского. Он, так же, как и Керенский, просто баба…”; “Гитлер - диктатор с душой мстительной женщины. Именно этой женственной сутью Гитлера объясняется его успех, его власть над толпой, энтузиазм, пробуждаемый им у немецкой молодежи…”; “натура Гитлера - по сути женственная: в его уме, в его притязаниях, даже в его воле нет ничего от мужчины. Это слабый человек, пытающийся жестокостью скрыть недостаток энергии, свой болезненный эгоизм и неоправданное высокомерие…”; “Гитлер - целомудренный аскет, мистик революционного движения. Как бы святой. О его связях с женщинами ничего не известно, утверждает один из его биографов. Когда речь идет о диктаторах, вернее было бы сказать, что ничего не известно об их связях с мужчинами…”; “Гитлер любит только тех, кого он может презирать. Его заветное желание - в один прекрасный день получить возможность растлить, унизить, поработить весь немецкий народ во имя свободы, славы и могущества Германии…”

Книга была сожжена в Германии в 1933 году, сам автор изгнан из фашистской партии, арестован, посажен в знаменитую римскую тюрьму с романтическим названием “Regina Coeli” (“Царица Небесна”), а затем сослан на пять лет на остров Липари (с 1933 по 1938 годы). Я была на этом вулканическом острове и видела цитадель с укрепленными стенами, где, вероятно, сидел Курцио Малапарте. Он пишет, что камера 461 осталась в его душе навсегда: “Камера - внутри меня, как плод в чреве матери. / Я птица, которая проглотила свою клетку”.

Летом 1941 года Малапарте был единственным корреспондентом на передовой. Он посылал объективные репортажи, что расценивалось фашистами как преступление. Немцы требовали вернуть Малапарте с Восточного фронта и расправиться с ним. С первых же дней боев итальянский корреспондент предрекал, что война с Россией не будет быстрой: никакой молниеносной войны блицкриг (Blitzkrieg). Он говорил, что гитлеровская война обречена, что это такая же бессмысленная авантюра, как война Наполеона. Первую часть книги “Волга рождается в Европе” автор так и озаглавил: “По следам Наполеона”. Он пытался объяснить, что невозможно понять Советскую Россию без того, чтобы избавиться от мелкобуржуазных предубеждений, а те, кто не понимают Россию, не способны ни победить, ни подчинить её своей воле. Он повторял, что война идет не против Азии, чему многие тогда верили, полагая, что это столкновение между цивилизованной Европой и азиатскими ордами Чингизхана, со Сталиным во главе; что Волга впадает в Каспийское море, но берет начало в Европе, как Темза, Сена или Тибр, что Россия - часть Европы.

В сентябре 1941 года Геббельс приказал выслать военного корреспондента за “пропаганду в пользу врага”, порочащую честь немецкой армии. Малапарте арестовали, но в начале 1943 года он вновь оказался на Восточном фронте, на границе Финляндии и Советского Союза.

Сколько тонких наблюдений оставил Малапарте о последних мирных днях Европы. Его записи начинаются 18 июня 1941 года в Галаце - маленьком румынском городке на берегу реки Прут. Из окна своей гостиницы он наблюдал за русскими, живущими на противоположном берегу; описывал, как беззаботно гонялись за собаками местные мальчишки по обе стороны реки, а те, в свою очередь, гонялись за мальчишками; как румыны минировали мост, а надушенные дамы с набриолиненными господами распивали кофе в греческих кондитерских. В Галаце проживали румыны, греки, турки, армяне, евреи, итальянцы, и все они беспечно фланировали по главной улице города, заходили в парикмахерскую, к портному, к сапожнику, к табачнику, за флаконом духов, к фотографу… А мирной жизни по обе стороны реки осталось совсем немного, считанные часы… Первая бомбежка, и жизнь на обоих берегах превратилась в смерть. Среди цветущих, благоухающих полей немцы увидели трупы первых убитых советских солдат, лежавших с открытыми светлыми глазами, как будто смотрящих в безоблачное, голубое небо. Один немецкий солдат не выдержал, нарвал в поле васильков с колосьями и закрыл цветами глаза убитых.

События, описываемые в книге, заканчиваются в ноябре 1943 года - во время блокады Ленинграда. Финские войска стоят в Териоки, Зеленогорске (в ахматовском Комарове), и в Куоккале, в Репино. Оттуда Малапарте наблюдал за “агонией Ленинграда”. Он писал, что трагедия этого города безмерна, она достигла таких гигантских, сверхчеловеческих масштабов, что нормальный человек не может принимать в этом участия… “Нет таких христианских чувств, такого милосердия и жалости, чтобы осознать трагедию Ленинграда. Это сродни сценам из Эсхила и Шекспира, когда сознание зрителя, кажется, вот-вот пошатнется от количества ужасающего насилия; это вне человеческого восприятия, как что-то чуждое самой истории человеческого существования…” Писатель с болью говорил, что ленинградцы выстояли ни с чем в истории не сопоставимый уровень мученичества, но, несмотря ни на что, эти безмолвные, умирающие мужчины и женщины не были сломлены… Секрет сопротивления города состоял в том, что оно не зависело ни от количества и качества орудий, ни от мужества русских солдат, сколько от невероятной способности русских людей к страданию и самопожертвованию, что в Европе немыслимо…

Малапарте прекрасно знал русскую литературу и культуру. Одна глава книги посвящена посещению дома и могилы Ильи Репина, где в холодных пустых комнатах он слышал “легкий как прикосновение” скрип половиц, словно бывший обитатель дома незаметно прошел мимо. В заснеженном саду, хотя все происходило на Пасху, он долго искал могилу Репина. Найдя её, он стоял перед холмом без креста, а на прощание громко произнес по-русски: “Христос воскресе…” Вокруг раздавался грохот канонады: усадьба Репина находилась в нескольких сотнях метров от линии фронта.

Однажды, проходя с финскими часовыми по льду озера Ладога, он увидел под ногами вмерзших в лед русских солдат, провалившихся в воду и оставшихся там замороженными до прихода весны. Он опустился на колени и инстинктивно хотел погладить эти лица-маски застывших во льду людей. А они как будто провожали его своими широко раскрытыми глазами… Покидая непокоренный Ленинград, Малапарте обещал вернуться в этот “меланхолический ландшафт” имперского и пролетарского города, хотя ближе всего в Ленинграде ему был Санкт-Петербург.

“Кто же победил в войне?” - спрашивал себя и все цивилизованное общество Малапарте и сам же отвечал: “В Европе не победил никто. Победа не измеряется количеством квадратных километров… может быть только моральная победа. Скажу даже так: в войне не бывает победителей…”

В книге “Капут” он разоблачает нацистского “сверхчеловека” и фашистское варварство. В предисловии автор пишет: “Война - не столько главный герой книги, сколько зритель, в том смысле, в каком зрителем является и пейзаж. Война - объективный ландшафт этой книги. Главный персонаж - это Капут, веселый и жуткий монстр. Ничем нельзя выразить лучше, чем этим жестким таинственным немецким словом Капут, которое буквально означает "сломанное, конченное, разлетевшиеся на куски, обреченное на руины", смысл того, чем являемся мы, чем является сегодня Европа - кучей мусора…”

“Капут” он начал летом 1941 года в деревне Песчанка, на Украине, в доме крестьянина Романа Сучены. Каждое утро Малапарте садился в саду под акацией и работал, а когда кто-то из эсэсовцев появлялся в поле зрения, хозяин дома издавал предупредительный кашель. Перед тем, как гестапо арестовало Малапарте, он успел передать рукопись хозяину дома, а тот спрятал её в свинарнике. Невестка хозяина вшила рукопись в подкладку мундира Малапарте. “Я всегда буду благодарен Роману Сучене и его юной невестке за то, что моя крамольная рукопись не попала в руки гестапо”.

Разгромленных “победителей” Малапарте описывал так: “Когда немцы испуганы, когда мистический германский страх ползет по их костям, они вызывают какое-то особенное чувство ужаса и жалости. Их облик - убогий, их жестокость плачевна, их мужество безмолвно и беспомощно…”

А вот его наблюдения за немцами в финской бане, где парился рейхсфюрер СС Гиммлер, которого под аккомпанемент нервного хохота хлестали березовыми вениками распаренные телохранители. “Голые немцы замечательно беззащитны. У них отнята тайна. Они больше не пугают. Секрет их силы не в их коже, не в их костях, не в их крови; он только в их форме. Форма - вот подлинная кожа немцев. Если бы народы Европы увидели эту вялую, беззащитную и мертвую наготу, спрятанную под серым, военно-полевым сукном, германская армия не испугала бы даже самый слабый и беззащитный народ… Увидеть их голыми - это разом постичь тайный смысл их национальной жизни, их национальной истории…”

Малапарте высмеивал Европу, “борющуюся за цивилизацию против варварства”; он стал свидетелем нечеловеческих ужасов, которые принесли в Советскую Россию фашистские захватчики: карающие, расстреливающие детей, женщин и стариков, насилующие, вешающие, морящие голодом… Перечню злодеяний немцев на захваченных территориях нет конца - это Малапарте не устает повторять.

По роману “Шкура” 1949 года Лилиана Кавани сняла в 1981 году фильм, в котором роль Малапарте сыграл Марчелло Мастроянни. В фильме также участвовали Берт Ланкастер и Клавдия Кардинале. Мрачный, циничный, потерявший всякие нравственные ориентиры мир времен войны в Италии 1943 года, когда в Неаполь вошли американские войска, подвергая местное население, особенно женщин, насилию, унижению и презрению: “Вы - грязные итальянцы!” - отовсюду звучала излюбленная фраза американцев. Победителей не судят, но стоит помнить слова Эсхила: “Лишь почитая богов и / Храмы побежденных, / Спасутся победители…”

Испытывая большой интерес к Советской России, Малапарте приехал на несколько недель в Москву весной 1929 года. Он предвкушал увидеть у власти гегемонию пролетариата, живущую по аскетическим, пуританским законам, а вместо этого встретил эпикурейскую партийную элиту, во всем копирующую Запад, предающуюся скандалам и коррупции всего через пять лет после смерти Ленина. У Малапарте появилась идея написать роман-хронику о жизни новой московской “коммунистической аристократии”. Первоначальные названия романа: “Бог - убийца”, “По направлению к Сталину”, “Принцессы Москвы”. Окончательное название незаконченного романа - “Бал в Кремле”. На его страницах появляются не только Сталин, Горький, Луначарский, Демьян Бедный, Маяковский, но и сам Булгаков. О встречах Булгакова с Ма-лапарте стало известно из мемуаров второй жены писателя - Любови Евгеньев-ны Белозерской. Третья жена - Елена Сергеевна тоже упоминает имя итальянского журналиста в связи с бурным романом их подруги Марии (Марики) Чимишкян. В своей книге “О, мёд воспоминаний” Любовь Белозерская описывает автомобильную прогулку, в которой принимали участие её муж, Марика и она сама: “Погожий весенний день 1929 года. У нашего дома остановился большой открытый „Фиат”. В машине знакомимся с молодым красавцем в соломенном канотье (самый красивый из всех когда-либо виденных мной мужчин). Это итальянский журналист и публицист Курцио Малапарте (когда его спросили, почему он взял такой псевдоним, он ответил: „Потому что фамилия Бонапарте была уже занята”), человек неслыханно бурной биографии, сведения о которой можно почерпнуть во всех европейских справочниках, правда, с некоторыми расхождениями… Настоящее имя его и фамилия Курт Зуккерт. Зеленым юношей в первую мировую войну пошел он добровольцем на французский фронт. Был отравлен газами, впервые примененными тогда немцами…”

Сам Малапарте описывает не одну встречу с Булгаковым. В романе “Волга рождается в Европе” он упоминает об их встрече в Большом театре, где они сидели в партере и смотрели балет “Красный мак” на музыку Глиэра с непревзойденной балериной того времени Мариной Семеновой. Вдвоем они прогуливались по улицам Москвы в Пасхальные дни и говорили о Христе! Я проверила в календаре: Пасха в 1929 году выпадала на 5 мая. Значит, у нас есть точная дата их встречи. В “Мастере и Маргарите” встреча с “иностранцем” происходила в один из майских дней, “в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах…”

Интересно сравнить описание молодого брюнета - “красавца в соломенном канотье” жены Булгакова (предмету её восхищения 9 июня 1929 года исполнялся 31 год, а её мужу 15 мая 38 лет) с зарисовкой “иностранца”, принесшего неимоверный хаос в советскую столицу: “Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду - лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом - иностранец…”

В 1929 году Булгаков только начинал писать свой “закатный” роман. В черновиках он назывался “Черный маг”, “Копыто инженера”, “Вечер страшной субботы”, “Гастроль”, “Черный маг”, “Консультант с копытом”, “Сатана”, “Черный богослов”, “Он появился”, “Подкова иностранца”.

Малапарте не читал романа: он вышел в 1966 году, через 10 лет после его смерти. Но в те Пасхальные дни они много говорили о Христе. “Где спрятан Христос в СССР? - вопрошал Малапaрте. - Как зовут русского Христа, Христа советского?” И сам давал ответ: “Наплевать!” - вот имя русского Христа, Христа коммунистического…”

В романе “Бал в Кремле” Малапарте спрашивал Булгакова, в каком из его персонажей скрывается Христос? Речь шла о “Днях Турбиных”. Булгаков ответил, что в его пьесе у Христа нет имени: “Сегодня в России герой Христос не нужен…” Малапарте продолжал свой допрос: “Ты боишься назвать его имя, ты боишься Христа?” “Да, я боюсь Христа”, - признавался Булгаков. “Вы все боитесь Христа. Почему вы боитесь Христа?” - не унимался итальянец. Малапарте пишет, что полюбил Булгакова в тот день, когда увидел, как тот, сидя на площади Революции, молча плакал, глядя на московский люд, двигающийся мимо него, на эту убогую, бледную и грязную толпу с мокрыми от пота лицами. Он добавлял, что у движущейся мимо Булгакова толпы, было такое же серое бесформенное лицо, такие же погасшие водянистые глаза, как у монахов, отшельников и нищих, присутствующих на иконах Божьей Матери. “Христос ненавидит нас”, - тихо сказал Булгаков.

Малапарте подробно описывает дни русской Пасхи, когда из громкоговорителей на столбах возле церквей звучал раскатистый голос Демьяна Бедного, председателя “Союза воинствующих атеистов, и безбожников”, автора “Евангелия от Демьяна” (“Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна”), где рассказывается о Христе, сыне молодой проститутки Марии, рожденном в доме терпимости. “Товарищи! - вопил Демьян Бедный. - Христос - контрреволюционер, враг пролетариата, саботажник, грязный троцкист, продавшийся международному капиталу! Ха-ха-ха!” У входа на Красную площадь, на стене рядом с часовней Иверской Богоматери, под огромный плакатом “Религия - опиум народа”, висело пугало, изображавшее увенчанного терновым венцом Христа с табличкой на груди “Шпион и предатель народа!” В часовне, под распятием, Малапарте увидел прибитую надпись: ”Иисус Христос - легендарный персонаж, никогда на самом деле не существовавший…” На одной из колонн Большого театра, на тогдашней площади Свердлова, сальный голос Демьяна Бедного кричал из репродуктора: “Христос не воскрес! Он пытался взлететь в небо, но был сбит доблестной красной авиацией. Ха-ха-ха!”

Мысль, возникшая у меня после прочтения этих строк, напрашивалась сама собой: а не является ли Малапарте одним из “вдохновителей” образа Воланда? Штрихом к созданию образа “иностранца”? Жаркий майский день, прогулка с загадочным итальянцем, беседы о Христе… В итоге один написал книгу о Христе и о дьяволе, другой в 1951 году в Италии снял по собственному сценарию фильм “Запрещенный Христос”, получивший приз на Первом Берлинском кинофестивале.

При посещении мавзолея Ленина, Малапарте спросил: ”Почему вы забальзамировали его? Вы превратили его в мумию…” Ему ответили: “Мы не верим в бессмертие души”. Малапарте понял, что “смерть для коммуниста есть гладкая, компактная стена без окон. Холодный, герметически закрытый сон. Пустота, вакуум… Остановившаяся машина…”

О советском безбожии Малапарте говорил, что всё в этой колоссальной трагедии безбожия переходит границы привычного человеческого опыта. “Русские превратились в людей, ненавидящих Бога в себе, в тех, кто ненавидит себя не только в себе подобных, но и в животных”. Он приводит пример смертельно раненого русского пленного, которого несут на носилках такие же пленные. На минуту они останавливаются. К раненому подбегает собака. Он берет её за ошейник и нежно гладит по голове. Потом хватает кусок льда и острым концом со всей силы бьет собаку между глаз. Собака взвывает от боли, заливается кровью, пытается вырваться из рук умирающего солдата, вырывается и окровавленная убегает в лес. Пленный солдат хохочет, хотя жизни в нем осталось самая малость, как и в раненой им собаке.

На вилле Малапарте снимался культовый фильм Жана-Люка Годара “Презрение” (“Le Mépris”) по мотивам романа Альберто Моравиа с Брижит Бардо, Мишель Пикколи и Фрицем Лангом в главных ролях. После запрета фильма “Завещание доктора Мабузе” в 1933 году немецкого режиссера Фрица Ланга вызвал к себе рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс (режиссер ждал неминуемой расправы) и неожиданно предложил ему пост главы германской киноиндустрии: “Фюрер видел ваши фильмы „Нибелунги“ и „Метрополис“ и сказал: вот человек, способный создать национал-социалистическое кино!..” В тот же вечер Фриц Ланг покинул Германию и никогда туда больше не возвращался.

Свою знаменитую виллу из красного кирпича - Casa Malaparte (её называли одним из самых красивых домов в мире), находящуюся в восточной части острова Капри на высокой, 32-х метровой, неприступной, выступающей со всех сторон в море отвесной скале, писатель спроектировал сам. Она напоминает летящий над морем парус или гальюн (galjoen, нидер., - передняя надводная часть парусного судна) корабля. В разное время здесь гостили многие писатели, включая Альберто Моравиа и Альбера Камю. На вилле Малапарте побывал и Шура Шиварг. Больше всего Шуру потряс горящий камин с задней стеной из стекла. Через пламя камина со всех сторон гостя окружала синева безбрежного Средиземного моря, сливавшаяся с синевой неба. К вилле можно было добраться по морю только в безветренную погоду, чтобы не разбиться о подводные рифы; или долго добираться пешком. Недавно я пересмотрела фильм Годара. У виллы - неприступный характер. 99 ступеней, ведущих на крышу, напоминали ацтековскую пирамиду. Хозяина виллы до сих пор называют одним из самых энигматичных мужчин первой половины XX века. Одно из сочинений Малапарте так и называется - “Дом как я”. Он считал, что его вилла - это его портрет, высеченный из камня. “Я живу на острове, в доме, который построил сам; он печален, суров и неприступен; стоит один на отвесной скале над морем… как приведение, как тайный облик тюрьмы… Возможно, я никогда не хотел, даже когда сидел в тюрьме, совершить побег. Человек не может быть свободным на свободе, он должен быть свободным в тюрьме…”

После смерти писателя в 1957 году виллу разграбили вандалы, а камин, которым так восхищался Шура Шиварг, разбили. В 80-х началось серьезная реставрация дома. У писателя есть сборник очерков “Женщина как я”. Среди них: “Город как я”, “День как я” и “Собака как я”. Читая этот рассказ я не могла сдержать слез, он посвящен его собаке Фебо. Знакомые чувства ни с чем не сравнимой любви к преданному тебе существу. Будучи в тюрьме на острове Липари, Малапарте спас щенка от неминуемой смерти, это был его единственный друг, который в свою очередь помог хозяину преодолеть одиночество и отчаяние.

У Любови Белозерской есть еще замечания о Малапарте: “На его счету много острых выступлений в прессе: „Живая Европа”, „Ум Ленина”, „Волга начинается в Европе”, „Капут” и много, много других произведений, нашумевших за границей и ни разу на русский язык не переводившихся. Если судить только по названиям, то они обличают крен влево. Но не всегда было так. Сначала поклонник Муссолини, потом его ожесточенный противник, он поплатился за это тяжелой ссылкой на Липарские острова. Умер он в 1957 году. У его смертного одра - по сообщениям иностранных источников - дежурил папский нунций, чтобы в последний момент он не отринул обрядов католической церкви. Но это я забежала вперед, а пока это обаятельно веселый человек, на которого приятно смотреть и с которым приятно общаться. К сожалению, он пробыл в Москве очень недолго…”

После войны Малапарте, действительно, безуспешно пытался примкнуть к рядам коммунистической партии Италии. Если верить легендам, сопровождавшим его всю жизнь, партбилет он получил посмертно, а перед смертью принял католичество. Одни обвиняли Малапарте в преклонении перед фашизмом, другие перед коммунизмом. Многие недоумевали: соответствует ли фактам то, о чем пишет Малапарте? Почему именно с ним случались события, которые не происходили с другими? Ответ простой: настоящий писатель видит в жизни то, чего не замечают другие. Лучшую характеристику дал себе сам писатель, назвав себя “проклятым тосканецем", ценящим свободу превыше всего: “только свобода и уважение к культуре убережет Европу от времен жестокости…”

В Москве Малапарте облюбовал два места - бар гостиницы “Метрополь” и ресторан “Scala”. Сам он жил он в гостинице “Савой”.

Лейла Александер-Гарретт - автор книги "Андрей Тарковский: собиратель снов" и фотоальбома "Андрей Тарковский: фотохроника "Жертвоприношения". Автор пьес "Ночной Гаспар. Повешенный" и "English Breakfast". Работала на съемках последнего фильма Андрея Тарковского "Жертвоприношение" в Швеции и с Юрием Любимовым в Королевском Драматическом Театре в Стокгольме, а также в Королевском Оперном Театре Ковент Гарден в Лондоне. Организатор фестивалей Андрея Тарковского, Сергея Параджанова в Лондоне. Автор многочисленных фотовыставок.

Лейла Александер-Гаррет, переводчица Андрея Тарковского во время съемок "Жертвоприношения", в конце недели презентовала в Москве свою книгу "Андрей Тарковский: собиратель снов".

При чтении книги роскошь слышать очевидца боролась со смущением от некоторых характеристик ее героев, от банальности эпитетов и претенциозности композиции. По воле ли редакторов или самого автора, но книга, увы, казалась еще одним вкладом в хитующий, но явно избыточный и до конца непонятный жанр, когда шофер рассказывает о жизни принцессы, бывшие жены об известных мужьях и пр. Однако при личной встрече автор оказался куда симпатичнее, чем текст. Сразу стало понятно, почему Тарковский выбрал ее в переводчики - тонкий, ровный, психологически ясный человек.

Российская газета: Кем вы были в его жизни? Прототипом образа Переводчицы в "Ностальгии"?

Лейла Александер-Гаррет: Ну разве что с точки зрения гардероба. Мой тогдашний муж, приехав с кинофестиваля, сказал: Тарковский содрал твой гардероб. Пальто, шарф, туфли и золотистая сумка, которые были у меня во время первой встречи с режиссером в Москве, оказались в фильме. И беретка, и волосы у переводчицы были такие же, как у меня. Но это касалось почти всех. Он мог увидеть какую-то косыночку и сказать "хочу". Как-то он сказал мне: снимай жилет. И одел в него сына в фильме. Он мог говорить о высших мирах, но при этом высасывать из жизни все детали. Он "списывал" с окружающего все, что ему нравилось.

РГ: Как бы вы назвали жанр ваших с ним отношений?

Александер-Гаррет: "Судьбы скрещенье". Тарковский перебрал 14 переводчиков, но говорил "алхимия не совпадает". И, в конце концов, мне почти каждый день стал звонить директор картины и приглашать. А когда я пришла, обнял и сказал: ты будешь с нами, потому что Тарковский с тобой спокоен. Андрей был очень нервным человеком, он весь вибрировал.

РГ: Какие у вас были мотивы при написании книги?

Александер-Гаррет: Желание ее написать возникло сразу после съемок "Жертвоприношения" и ухода Андрея. Но как говорят мудрые китайцы, ничего не бывает слишком поздно или слишком рано, все - вовремя. Надеюсь, что сейчас это "вовремя" наступило. У меня дома огромный архив, который я надеюсь передать музею Тарковского в Москве, - позор, что его до сих пор нет. Я думаю, к нему бы возник мировой интерес. Во всяком случае, когда я в декабре 2007 года организовала маленький кинофестиваль в Англии, посвященный Андрею Тарковскому, залы были забиты. После "Зеркала" к Марине Тарковской подходили зареванные англичане и говорили: этот фильм про меня.

РГ: В книге много новых деталей?

Александер-Гаррет: Да, ведь этот период в жизни Тарковского - терра инкогнита. Он в то время почти ни с кем не общался. Мне недавно режиссер Владимир Грамматиков рассказывал, как Тарковский просил его взять деньги и передачу для сына Андрюши. И он не побоялся. А вообще были люди, которые, увидев его, переходили на другую сторону улицы.

РГ: Чем была особенна эта работа над "Жертвоприношением"?

Александер-Гаррет: Было много интересного. Андрей во что бы то ни стало хотел снимать белые ночи. А потом все кадры с белыми ночами удалил из фильма. Группа недоумевала. Он отвечал: я не знал, как они будут выглядеть на пленке. Интриговавший его образ белой ночи - чувство одиночества, вселенский пейзаж - он придумал в Италии, где писал сценарий.

Актерам он не ставил никаких конкретных задач, но много говорил с ними на общие темы - о любви, предательстве, лжи, смерти. На Западе такие темы - табу, о них говорят лишь с очень близкими. И разговоры Андрея сначала всех выводили из баланса. Но потом актеры поняли. И часто повторяли, что никто не дал им больше, чем Тарковский. Он очень долго подбирал актеров, вот это был караул. И, кстати, на роль доктора хотел пригласить Олега Янковского. Янковский узнал об этом только на нашем фестивале в январе 2007- го. На письма в советское посольство Тарковскому даже не соизволили ответить, уж не говоря о том, чтобы передать их Янковскому.

РГ: Причины невозвращения Тарковского потеряли свою загадочность?

Александер-Гаррет: Его оставило на Западе желание работать. Хоть Ермаш и обещал ему возможность беспрепятственно снять "Идиота", но Тарковский уже не верил. Художник такого калибра всегда чувствует, кто он и что он. И проходить через вызовы на ковер, через тон советских замечаний, объявляющих его третьесортным художником... Но оставшись в Европе, он не стал диссидентом. И на первой же пресс-конференции отказался от общения с журналистами, когда они попытались сделать диссидентскую тему главной.

Причина невозвращения была одна: ему нужно было работать.

В Советском Союзе он сделал 5 фильмов за 20 лет. А на Западе за 2 года - "Ностальгию", "Жертвоприношение", документальный, почти часовой фильм "Путешествие по Италии", написал "Запечатленное время" и поставил "Бориса Годунова" в Ковент-Гардене.

РГ: По отношению к художнику мир почти всегда ранящ, вы описываете в книге сцену, когда Бергман стоял от Тарковского в двух шагах и не отозвался.

Александер-Гаррет: Я позже работала в Королевском драматическом театре с Юрием Любимовым и часто общалась с Бергманом. "Я перед каждым новым фильмом смотрю " Андрея Рублева", это шедевр, выше которого ничего нет", - говорил он, когда мы сидели вместе за столом. Но в своей книге "Латерна магика" описывает, что он также удрал от встречи с Куросавой и, кажется, от Вуди Аллена. Говорит, что у него в такой момент что-то происходит с желудком. И это у него с детства. Но Тарковский всегда меня укорял: представляешь, если бы мы все-таки подошли к нему напрямую, ему некуда было бы драпать, он вынужден был бы сказать: здравствуйте - до свидания - выпьем чашку чая.

РГ: Как вы выбирали правильное этическое расстояние по отношению к описываемому прошлому, как решали, что обнажать, а что прятать? Вы довольно резко пишите о жене Тарковского Ларисе.

Александер-Гаррет: Это вы не читали книгу Ольги Сурковой "Я и Тарковский". По сравнению с ней я ретушировала.

РГ: Читала. У меня к вашему описанию больше претензий.

Александер-Гаррет: Не важно. Тарковский говорил, что искусство существует только потому, что мир неблагополучен. Что нужны преодоления. Может быть, его такая личная ситуация как раз и подталкивала к творчеству.

РГ: Смущает также и духовная "каша" в голове автора, бросающая тень на героя, - ясновидение и экзистенциализм, католические монахи и астрология, все у вас в одном флаконе.

Александер-Гаррет: Но и Тарковскому все было интересно - и дзен-буддизм, и мистика. У него в каждом городе были какие-то знакомые ясновидящие, в Москве он встречался с Джуной и парапсихологами. Но в Лондоне переводчица Ира Кириллова, одна из старейших прихожан православного храма, познакомила его с митрополитом Антонием Сурожским. Позже владыка Антоний рассказывал, что Андрею сначала было неудобно, он хотел уйти, но владыка, человек широких взглядов, всех мог расположить к храму, он чем-то развеселил Андрея.

Позже Андрей исповедовался у него.

Они говорили о таинстве молитвы, о внутренней тишине. Тарковский тем временем готовил "Жертвоприношение". И лекцию об Апокалипсисе в Сент-Джеймском соборе в Лондоне.

Лейла Александер-Гарретт. Андрей Тарковский: собиратель снов. М.: АСТ: Астрель, 2009.

Библиография работ о Тарковском пополнилась ещё одним изданием: вышла книга воспоминаний переводчицы, помогавшей Тарковскому в Швеции во время съёмок фильма «Жертвоприношение» .

Первый раз Лейла Александер-Гарретт встретилась с режиссёром в Москве в ресторане «Пекин» в ноябре 1981 года. Передала по телефону привет от своего учителя - киноведа Орьяна Рот-Линдберга, с которым режиссёр познакомился в Швеции, куда приезжал на премьеру «Сталкера» , и… уломала Тарковского встретиться. Встречи могло и не состояться: как пишет сама автор книги, Тарковский крайне неохотно шёл на контакт. Друзья её предупреждали: «Скажет, что болен… К нему же все клеятся».

Дальнейшее мы знаем: в 1984 году Тарковский, находясь в Италии, объявляет, что не намерен возвращаться в СССР. В Швеции он снимает свой последний фильм.

Дабы не направлять воображение читателя в ненужное русло и уберечь от домыслов, скажем: любовниками мемуаристка и Тарковский не были - лишь рабочие и человеческие отношения. Впрочем, Тарковский, признаётся Александер-Гарретт, ею вдохновлялся, и в отдельных образах «Жертвоприношения» просматривается, к примеру, её стиль одежды. А ещё у них были общие увлечения вроде буддизма и оккультизма.

Автор книги - женщина неглупая и уж точно наблюдательная и памятливая. Тот факт, что любовниками с Тарковским они не были, избавляет нас от излишней субъективности и возможной желтизны. Конечно, взгляд мемуариста не может не быть субъективным, но в данном случае эта субъективность кажется корректной.

В книге есть и личное: момент съёмок был весьма драматичный, семья Тарковского оставалась в России, и железный занавес никак не поднимался; и рабочее: подробное, буквально по дням, описание съёмок; и попытки заглянуть в «творческую лабораторию» великого режиссёра - автор с почти детективной дотошностью расследует, как и когда у Тарковского появился замысел картины, какова символика образов фильма, каким путём могло пойти развитие сюжета и так далее.

Единственный недостаток «Собирателя снов», состоит, пожалуй, в том, что на всём протяжении книги автор ни слова не сообщает о собственной биографии вне контекста Тарковского, поэтому перед читателем неизбежно встает вопрос: кто же такая эта женщина? Тем более что личность самой Лейлы Александер-Гарретт (как удалось выяснить из открытых источников) в высшей степени заслуживает внимания: родилась в СССР, в Узбекистане. Училась в Стокгольмском университете на факультете русского языка и литературы, там же изучала тибетский язык, тибетский буддизм, а также историю и теорию кино. Работала, помимо Тарковского, с Петром Тодоровским , Элемом Климовым , Тенгизом Абуладзе , Владимиром Грамматиковым в Швеции и Англии. Кроме того, сотрудничала с западными режиссёрами, включая Дерека Джармена и Лассе Хальстрема . Живёт в Лондоне. Любопытная судьба, не правда ли? Что называется, хотелось бы подробностей.

Критика:

Евгений Белжеларский («Итоги») :
«Разумеется, о Тарковском написано немало. Но одно дело размышления просвещённого искусствоведа. Совсем иную цену имеют записи человека, приближенного к телу. Именно таковы воспоминания Лейлы Александер-Гарретт, переводчицы, секретаря и друга Тарковского. В основе - драматичная история съёмок «Жертвоприношения», главного, по мнению самого Тарковского, его фильма. Несмотря на очень личную дружбу, специально приукрасить своего героя автор не пытается. Мастер выглядит человеком мечущимся. И запутавшимся. В семейных отношениях - вот уж для кого, но для жены режиссёра Ларисы Александер-Гарретт не жалеет чёрной краски. В жизненных планах: решение об эмиграции давалось мучительно. И в творческих поисках».

Блогеры:

Виктор Малышко (big-fellow.livejournal.com) :
«Книге Лейлы Александер-Гарретт больше подходит название «Я и Тарковский». Недалёкая, увлекающаяся эзотеризмом и гороскопами женщина написала о своей жизни в период, когда она была переводчицей Андрея Тарковского. Сплетни, измены, бабские интриги. Во второй половине книги это варево разбавлено кусками сценария «Жертвоприношения», пересказами отснятых сцен. От этого становится легче. Никому не рекомендую».

Сегодня Elegant New York начинает новую рубрику, в которой будет публиковать материалы с продолжением из номера в номер. В рубрике будут представлены главы из книг, серии рассказов, публицистика и многое другое.
Открывает наши «Серии» статья Лейлы Александер-Гарретт «Берлин-Киев-Москва».

Лейла Александер-Гарретт, была помощником, переводчиком и другом Андрея Тарковского, работала с ним в Швеции на съемках его последнего фильма «Жертвоприношение» (1985). Свои воспоминания об этом великом режиссёре, она опубликовала в книге «Андрей Тарковский: собиратель снов». Также, она создала и выпустила в свет в 2011 году, замечательный фотоальбом «Андрей Тарковский: фотохроника «Жертвоприношения».

Лейла организовала и провела несколько интереснейших фотовыставок и фестивалей: «Последнее кино», галерея «На Солянке», Москва, 2010; кинофестиваль «Зеркало», Иваново, 2010; кинофестиваль «Молодость», кинотеатр «Киев», мультимедийная инсталляция в культурно-просветительном центре «Мастер класс», Киев, 2011.

Также она является организатором: фестиваля Андрея Тарковского в Лондоне, 2007; фестиваля Сергея Параджанова в Лондоне и Бристоле, 2010; благотворительного концерта в помощь реставрации русского православного храма в Лондоне, (храма, в котором служил митрополит Антоний).

Также Лейла Александер-Гарретт продолжительное время работала с Юрием Любимовым в Королевском Драматическом Театре в Стокгольме («Пир во время чумы» Пушкина, «Мастер и Маргарита» Булгакова) и в Королевском Оперном Театре Ковент Гарден в Лондоне – («Енуфа» Яначека, «Кольцо Нибелунгов» Вагнера).

БЕРЛИН-КИЕВ-МОСКВА

Лейла Александер-Гарретт

Берлин

О моей влюбленности в Берлин ревниво напомнила дочь, штудирующая к экзаменам немецкий, когда, по возвращении из Киева, я с упоением стала рассказывать ей о городе, покорившим меня своей красотой, величием, гостеприимством и встречами с замечательными людьми, среди которых оказались и украинцы, и русские, и армяне и даже один шотландец. Мы сидели с Леной в парке, увековеченном в «Былом и думах» известным русским изгнанником, жившим некогда «близ Примроз-Гиля»; Лена отчеканивала немецкие фразы, приводя меня в недоумение: откуда у нее это пристрастие к германской культуре, к немецкому языку, к театру Брехта, к чтению «Фауста» Гёте в оригинале?

Все действительно началось с немецкой столицы, с выставки, посвященной Андрею Тарковскому, «Зеркало к зеркалу» («Mirror by Mirror») в галерее «Photo Edition Berlin». В основу экспозиции коллажей Сергея Святченко лег легендарный фильм Тарковского «Зеркало», точнее, несколько кадров из фильма, попавших в руки к украинскому художнику, живущему в Дании, от его учителя, а тому они достались от самого режиссера. На вернисаж из Москвы приглашены были сестра режиссера Марина Тарковская с мужем Александром Гордоном – сокурсником Андрея и соавтором дипломных работ во ВГИКе, а из Лондона я. Марина приехать не смогла, и я провела свой кратковременный визит (с 2 по 5 апреля 2009 года) с Александром.

Весной следующего года Сергей позвонил из Дании с известием о готовящихся в Киеве Днях творчества Арсения и Андрея Тарковских «Батько та сын». Его звонок совпал со встречей с выдающимся режиссером Романом Балаяном в Британском институте кинематографии, где проходил фестиваль еще одного знаменитого киевлянина-«вiрмянина» Сергея Параджанова. Вскоре выяснилось, что Роман Балаян знаком с директором культурно-образовательного центра «Майстер Класа» Евгением Уткиным – организатором Дней творчества Тарковских, человеком бизнеса, главной движущей силой многих серьезных культурных мероприятий в Киеве, таких как «Гоголь-фест», концертов классической музыки, поэтических вечеров и других проектов.

Сергея Параджанова с Тарковским связывала многолетняя дружба и взаимное искреннее восхищение. Когда в 1962 году на экраны вышел фильм «Иваново детство», Параджанов воскликнул: «Тарковский мой учитель!» – «Сережа – гений!» – отозвался редко наделявший хвалебными эпитетами собратьев по профессии Тарковский после выхода в свет «Цвета граната». Прежде чем впустить очередного гостя в свой хлебосольный киевский дом, Параджанов спрашивал, видел ли тот «Иваново детство»? На положительный ответ дверь отворялась, на отрицательный – захлопывалась перед носом посетителя с наставлением немедленно посмотреть картину – и тут же возвращаться для ее обсуждения! Свой последний фильм «Ашик-Кериб» Параджанов посвятил Тарковскому, о чем, не скрывая слез, объявил со сцены на премьерном показе в Мюнхене.

Берлинский визит я с благодарностью связываю с именем Рона Холлоуэйя – писателя, кинокритика, режиссера, ушедшего из жизни в декабре 2009 года. Американец по происхождению, изучавший философию в Чикаго, получивший докторскую степень теолога в Гамбурге, Рон и его динамичная жена – актриса и журналистка Доротея Моритц, были центром не только всемирно известных кинофестивалей, таких как берлинский, каннский и венецианский, но и многих восточно-европейских, азиатских и латиноамериканских. Ежегодно они посещали более двух десятков кинофестивалей, издавали журнал «Кино», в котором знакомили читателей с новыми именами, среди которых были и наши соотечественники: Климов, Параджанов, Герман, Абуладзе, Быков, Тарковский. Рон награжден почетным орденом немецкого креста «За заслуги в области культуры» – за «наведение мостов», каннской «Золотой медалью», польским «Кольцом», престижной наградой «Американского фонда поддержки кино» и многими другими международными призами. Доротея Моритц своей главной заслугой считала «победу над католической церковью», так как ей удалось переманить будущего католического священника и сделать его своим мужем и соратником в благородном служении искусству.

Из гостиницы, что на улице музы астрономии и астрологии Урании, я позвонила Рону, и тут же была приглашена на улицу Святых земель, расположенную на берегу реки Шпрее, в старинный дом с монументально-декоративной росписью сграффито. Просторная, светлая квартира с книжными стеллажами от пола до потолка, с мягкими диванами и креслами шестидесятых годов, с журнальными столиками, заваленными стопками журналов и газет – типичный уголок богемной интеллигентной пары. Мы сидели с открытой балконной дверью – приятно было из дождливого Лондона очутиться в залитом солнцем Берлине – и рассматривали сотни фотографий, снятых Роном во время визита Параджанова в Германию. С умиленной улыбкой Рон рассказывал, как сопровождал своего гостя по всем блошиным рынкам, где непревзойденный мастер мифотворчества ловко морочил голову торговцам, а те, как зачарованные, бесплатно отдавали запавшие в душу экзотическому покупателю всякие безделушки. После чаепития Рон, с торжественно-ироничным выражением лица, вынес в гостиную рубашку Параджанова, которой тот «махнулся не глядя», влюбившись в его яркую американскую майку. Торжественный ритуал облачения меня в мантию Параджанова сопровождался заразительным смехом Доротеи.

Перед отъездом Рон пригласил меня посмотреть неоконченный фильм-интервью с Алексеем Германом.